Подведем промежуточный итог заметкам на полях, соединив в единую концепцию несколько сумбурно приведенные факты из предыдущих сообщений
1. Экономика «развитых» стран развивается в рамках созданной на практике, но не описанной в теории, модели «экономики долга», основные взаимосвязи которой представлены на следующей блок-схеме:
2. Эта «самораскручивающаяся» модель позволила в период после Второй мировой войны показывать в «развитых» странах устойчивое превосходство номинальных доходов над инфляцией.
3. Устойчивость «экономики долга» обеспечивается тремя факторами:
3.1. Рост оборотов на финансовых рынках;
3.2. Перманентный перенос производства в страны с более низким потреблением и уровнем зарплат;
3.3. Государственные дотации сельхозпроизводителям.
4. Потенциал факторов, перечисленных в п. 3, на сегодняшний день далеко не исчерпан:
4.1. В условиях роста денежной массы пропорционально росту номинальных доходов на финансовых рынках «правит бал финансовая инженерия», направленная на увеличение оборотов и привлечение средств инвесторов за счет предложения все новых и новых «продуктов». Так как «конечным продуктом финансовой инженерии» является не физический продукт, а воздействие на умы людей, ее возможности практически безграничны.
4.2. Рост номинальных доходов в «развитых» странах значительно превышающий рост доходов в странах с низким уровнем потребления и зарплат делает взаимовыгодным экспорт товаров, произведенных в последних странах, в «развитые» страны.
4.3. Рост государственных дотаций сельхозпроизводителям существенно отстает от роста долговой нагрузки на экономику и потому поддержание достаточного уровня этих дотаций не составляет труда для «экономики долга».
5. В условиях «экономики долга» фондовый рынок ведет себя в среднем рационально и относительно денежной массы представляет собой «игру с нулевой суммой».
В дальнейшем я не хочу углубляться в тему – хорошо или плохо, что существует «экономика долга», а поразмыслить на тему, что делать странам, где «экономика долга» еще не стала моделью развития при условии, что в «развитых» странах она является данностью. Продолжение следует.
Роберт Лукас, один из величайших макроэкономистов своего поколения, и его последователи "совершали старинные и фундаментальные аналитические ошибки". Профессор Гарвардского университета Роберт Барро, другой светильник разума в этой науке, "излагает действительно зубодробительные аргументы". За последние 30 лет подготовка в американских и британских университетах по курсу макроэкономики была "дорогостоящей тратой времени".
Для непосвященных: экономика всегда была туманной наукой. Шум кухонной свары доносится из самой гильдии (макроэкномитстов): от Брэда ДеЛонга из Калифорнийского университета, Беркли; от Пола Кругмана из Принстонского унивеситета и одновременно являющегося штатным писакой в "Нью-Йорк таймс ", от Виллема Буйтера из Лондонской школы экономики (LSE) и других мнящих себя экономистами. Макроэкономический кризис последних двух лет спровоцировал кризис доверия в макроэкономике как науке. В последней своей лекции в LSE 10 июня Лайонел Роббинс сослался на то, что Пол Кругман опасается, что большая часть "достижений" в макроэкономике за последние 30 лет были "пустым сотрясением воздуха, в лучшем случае, и наносящими не малый вред, в худшем случае".
Эти "само"-критики утверждают, что экономисты упустили истоки кризиса; "не нашли его наихудших симптомов и не могут в настоящее время договориться по поводу лечения." Другими словами, экономисты направляли науку в ложное русло и теперь не знают, как выбраться из этого тупика.
По дороге наверх (т.е. пока рынки росли) кое-кто из макроэкономистов проявлял признаки беспокойства. Многие из них считали, что в ипотечном секторе надувается пузырь или что доллар обвалится. Но они не ожидали, что финансовая система крякнется целиком и полностью. Даже после начала масштабных проблем на межбанковском рынке в августе 2007 года макроэкономисты неправильно оценивали опасность. Большинство из них были весьма оптимистичны по поводу перспектив Lehman Brothers, который приказал долго жить в сентябре 2008 года.
Вот и сейчас экономисты ничего не могут предложить для разрешения кризиса. Они переоценили силу обычной денежной политики (например, покупки центральным банком государственных облигаций) для восстановления экономики. Некоторые теперь ставят под сомнение эффективность налогово-бюджетной политики (например, продажу государственных ценных бумаг). Другие же выступают с энтузиазмом по этому поводу.
Здесь выделяются два безбашенных пассионария: ДеЛонг и Кругман. Они с вдохновением нюхают портянки Великой Депрессии в своих текстах, с особенным придыханием упоминают труды Джона Мейнарда Кейнса и напрочь забывают оппозицию, как, например, Хаймана Мински. В гуманитарных науках это была бы обычная рутина. Но для многих высокотехнологичных экономистов это нонсенс. Подлинные ученые, в конце концов, не листают"Principia Mathematica" Ньютона, чтобы решить проблемы современной физики.
Они обвиняют экономистов, таких как ДеЛонг с Кругманом, в том, что они выуживают из древней истории устаревшие кейнсианской доктрины, как будто ничего другого не было придумано за последние 70 лет. А ДеЛонг с Кругманом, в свою очередь, обвиняют первых, что кейнсианская экономика – это предел мечтаний, который был забыт в течение последних 70 лет. По Кругману мы переживаем эпоху "Dark Age макроэкономики", в которую мудрость древних была утеряна.
Ну и что ж это за мудрость, которую все забыли? История в макроэкономике начинается интеллектуальной борьбы. Кейнс написал свой труд "Общая теория занятости, процентных ставок и денег", который был опубликован в 1936 году "в довольно спорной манере", по мнению некоторых читателей. Но этот спор автор вел у себя в уме. Он видел свою книгу как "способ вырваться из привычных стереотипов мышления", которые были унаследованы от классических предшественников.
Классическая мысль утверждала, что полная занятость будет преобладать, поскольку предложение создает спрос. В классической экономике не имеет значения, зарабатывают люди либо тратят или сберегают, и все, что сберегается, вкладывается в капитальные проекты. Ничего не вечно под Луной, кругом перпетум мобиле.
Кейнс ценил кла
Кейнс ценил классические модели за элегантность и последовательность, экономисты классической школы жаждут добродетели. Но не моргнув глазом, он разрушил всю эту муть голубую. В его схеме инвестиции регулируются животным духом предпринимателей, которые устремлены в неопределенное будущее. Та же неопределенность заставляет сберегателей копить свои богатства и вкладывать их в ликвидные активы, а не хоронить деньги в новых капитальных проектах. Это предпочтение ликвидности, Кейнс назвал его, регулированием цен финансовых бумаг и, следовательно, процентной ставки. Если жизнерадостность повышается или предпочтения в пользу ликвидности увеличиваются, темпы инвестирования будут колебаться без каких-либо очевидных рыночных сил, которые явно заявляют о себе. Спрос не будет соответствовать предложению, в результате чего работники оказываются выброшены словно рыба на берегу. Тогда правительства должны предпринять усилия по оживлению спроса за счет сокращения процентной ставки, если это возможно, либо общественными работами, если это необходимо.
Кейнсианская задача по "управлению спросом" пережила Депрессию, став обычной обязанностью правительств. Она давала пищу для экономических советников, которые строили рабочую модель экономики количественной оценкой основных отношений. Уже почти три десятилетия после второй мировой войны эти советники казалось бы должны были знать, что они делают, руководствуясь компромиссом между инфляцией и безработицей. Но их деятельность не выдержала потрясений 1970-х годов, связанных с нефтяными ценами. Они ввергли западные страны в "стагфляцию", которая является сочетанием безработицы и инфляции, которая ну никак не вписывалась в кейнсианский консенсус.
Федеральный резерв во главе с Полом Волкером в конце концов победил американскую инфляцию в начале 1980-х годов, хотя это и далось высокой ценой. Но победа не восстановила интеллектуального мира. Макроэкономисты разделилась на два лагеря, снова сцепившись в драке.
Пуристы, известные как "пресноводные" экономисты из-за того, что они происходили из университетов на озерах, обвинили в стагфляции излишнее вмешательство центральных банков. Они исходили из предположения, что классические рынки сами найдут балансы, не оставляя непроданные товары или безработных. Усилия политиков по регулированию экономики и предотвращению ее цикличности приносят больше вреда, чем пользы.
Прибрежные университеты породили группировку "морских" прагматиков. Для них двузначный уровень безработицы, который сопровождал борьбу Волкера с инфляцией, является достаточным доказательством того, что рынки могут работать со сбоями. Заработная плата не растет, а цены могут при этом расти. Этот "песок" в шестернях экономической машины оправдывает вмешательство в нее политиков.
Рецессия имени Волкера достигла дна в 1982 году. Ничего подобного больше происходило на протяжении многих лет, пока не наступил прошлый год. За четверть века спокойствия макроэкономика вернула себе хладнокровие. Антагонистические школы мысли конвергируют. В пресной воде примешивается морская соль. А оппоненты принимают пресноводные условия. Мы могли бы назвать новый синтез слабоминерализованной макроэкономикой.
Недосол на стол, пересол под стол.
Солоноватая макроэкономика вытекла из университетов в центральные банки. Она лежит в основе доктрины таргетирования инфляции и охватывает Новую Зеландию, Канаду, Великобританию, Швецию и некоторые новые рынки, такие, как Турция. Бен Бернанке, председатель ФРС с 2006 года, является известным апологетом слабоминерализованной экономики.
В течение примерно десяти лет, прежде чем случился нынешний кризис, макроэкономисты знали, что они делают. Их образ мышления был закреплен в новом жанре рабочей модели в экономике, называемой "динамически стохастическое общее равновесие" (DSGE). Это помогло руководство обсуждение на нескольких центральных банков.
Буйтер, который участвовал в принятии решений по процентным ставкам Банка Англии в период с 1997 по 2000 год, считает, что последние академические теории оказали глубокое влияние на банкиров. Сейчас он думает, это влияние было гибе
Во многих макроэкономических моделях допускаются просто абсурдные упрощения. Финансовые посредники, как банки, зачастую не существует. Не имеет значения, как компания формирует свои активы, выпуском акций или облигаций. Банк Англии использовал DSGE модель, даже не пытаясь включить в нее финансовых посредников, таких, как банки. "Модель не является полезной в вопросах финансового посредничества первого порядка значения", признают ее создатели. Нынешний кризис, к сожалению, является одним из этих вопросов.
Банковские "моделисты" говорят, что они предпочитают исследовать финансовую сферу в специализированных моделях. Одной из наиболее известных, в создании которой принял участие Бернанке, является разработка Марка Гертлер из Нью-Йоркского университета. К сожалению модели, которые включают такие сложные финансовые рынки, "очень трудно создать", утверждает Маркус Бранермайер из Принстона, который занимался этими вопросами. Удобство, а не стремление к истине во всей ее полноте, часто диктует выбор экономистов.
Удобство, однако, входит в привычку. Экономисты творят модели, потом сами же в них влюбляются, хотя эти математические пустышки могут быть абсолютно ложными. Очень удобно предположить, что рынки обладают способностью "полностью учитывать все" – то есть цена сегодня на любой товар в любой день в любой ситуации является справедливой. В этом мире вы всегда можете занять столько, сколько Вы хотите, ровно по тому по курсу, чтоб выгодно было продать столько, сколько Вы хотите по курсу, по которому...
До кризиса многие банки и теневые банки исходили из аналогичных предположений. Они считали, что они всегда могут пролонгировать свои краткосрочные долги или продать свои ипотечные ценные бумаги, если в этом возникнет необходимость. Финансовый кризис сделал посмешищем оба этих предположения. Кризис иссушил и сделал рынки тонкими. В анатомии кризиса Бранермайера показывается, каким образом оба эти ограничения создали порочный круг, образуя "спирали ликвидности".
Затем народ в ярости побежал за наличными деньгами, инвестиционные банки продавали все, что они могли продать, коммерческие банки раздули резервы, а компании бегали в поисках кредитных линий. Кейнс бы интерпретировал это как крайнюю степень вспышки предпочтений ликвидности, говорит Пол Дэвидсон. Но современное экономика забыла этот термин.
Финансовые потасовки.
Мейн-стрим макроэкономика, воплощенная в моделях DSGE, была столь же полезна для постановки диагноза финансового кризиса как поваренная книга для реаниматолога. Найдутся ли в этой "поваренной книге" средства для лечения рака?
В первые месяцы кризиса макроэкономисты дружно стучали лбами в церкви, бубня молитвы в сторону иконы ФРС и других центральных банков. Летом 2007 года, через несколько недель после августовского кризиса ликвидности, Фредерик Мишкин, выдающийся академический экономист, а затем член ФРС, вел обнадеживающие разговоры в Федеральном резервном банке в Канзас-Сити на ежегодном симпозиуме в Джексон Хоул, штат Вайоминг . Он представил результаты моделирования ФРС в рамках FRB/US модели. Даже если цены на жилье упадут в пять раз в течение ближайших двух лет, то это вызовет падение на 0,25% от ВВП по базовой модели, а также добавит лишь одну десятую процентного пункта в уровне безработицы. Причина заключается в том, что ФРС будет реагировать "агрессивно", он имел в виду сокращение ставок по федеральным фондам на один процентный пункт. Он пришел к выводу, что Центральный банк имеет все инструменты для сдерживания ущерба на "управляемом уровне".
После этого ФРС сократила свои ключевые ставки на пять процентных пунктов до 0-0.25%. И обычные средства оказались недостаточными для выполнения этой задачи. Это потрясло веру экономистов в денежно-кредитную политику. К сожалению, они также разделились и по поводу того ужаса, который последует дальше.
Кругман и другие выступают за смелую бюджетную экспансию, за расширение заимствования, по их логике, о логике Кейнса и его современника Ричард Кан. Кан указывал, что один доллар, израсходованный на общественных работах может генерировать более чем один доллар п
Кругман и другие выступают за смелую бюджетную экспансию, за расширение заимствования, по их логике, о логике Кейнса и его современника Ричард Кан. Кан указывал, что один доллар, израсходованный на общественных работах может генерировать более чем один доллар производства, если расходы циркулируют неоднократно через экономику, стимулируя создание ресурсов, которые могли бы восполнить те, которые простаивают.
Сегодня экономисты расходятся по поводу размеров этого мультипликатора. Барро считает, что план Барак Обама и его Совета экономических консультантов является абсурдно огромным. Лукас называет их "schlockо-кономика", искусственным оправданием бюджетного дефицита. Но экономисты не совсем утонули в исследованиях по этому вопросу. Кругман подсчитал, что из 7000 документов, опубликованных Национальным бюро экономических исследований в период между 1985 и 2000 годах, только в пяти упомянуто о фискальной политике в их названии или в тексте.
Наносят ли эти дрязги ущерб макроэкономике? Грег Мэнкив из Гарварда напоминает гневную полемику в 1980-е годы между Робертом Солоу и Лукасом – оба были видными экономистами, но на дух не переносили друг друга. Он пишет, что это напоминает кулачный бой. Но он думает, что это все сеет зерна разочарования среди молодого поколения, которое пока с трудом разбирается в этих макроэкономических спорах.
Период интеллектуального мира в 1990-е годы был золотым веком для макроэкономики. Но слабоминерализованный консенсус отправляется на свалку истории, о чем узнают будущие студенты. По словам Дэвида Коландера, который дважды проводил опросы экономистов в лучших американских программах PhD, макроэкономика является наименее популярной. "Что вы узнали в макро?" Коландер опрашивал группу студентов из Чикаго. "Какое у вас мнение о DSGE модели?" "Мы изучали мусор", – вот один из ответов.
Модель побивает другую модель
Базовые макроэкономические модели нельзя назвать мусором, но они испытывают некоторые очевидные недостатки, как, например, предположения о совершенных рынках или финансах "без трения". В самом деле, эти недостатки очевидны, экономисты хорошо осведомлены о них. Критики, подобные Буйтеру, не сообщили нам ничего нового. Экономисты могут и отойти от фундаментальной модели. Это, по сути, вопрос будущих публикаций. Таким образом, все большее число современных моделей включать один или два фактора финансового "трения". И экономисты, такие как Бранермайер, попытаются разработать небольшие модели кризиса в рамках большой макроэкономической модели.
Но к наиболее популярной ветви науки все еще остаются вопросы. Один из них должен напомнить экономистам, где их пищевые инстинкты заставят их избавиться от ложных предпосылок. Это является отправной точкой, в которую теоретик возвращается после каждого гениального прозрения. Немногие экономисты действительно верят во все свои предположения, но мало кто сможет начать заново.
К сожалению, примитивные модели, а не их сложное происхождение, часто оказывают наибольшее влияние в мире политики и практики. Это отчасти происходит потому, что эти теории просачиваются из чисто академических кругов к политикам (которые еще глупей, чем академики и принимают все фантазии академиков за чистую монету). Кейнс подметил, что экономисты, которые в наибольшей степени влияют на практиков, давно покинули наш бренный мир, и их идеи были не больше, чем темой для беседы в узком кругу, но никак не для более широкого обсуждения.
Базовые модели оказываются влиятельными из-за их простоты. Столкнувшись с жутко сложным миром, политики часто подпадают под влияние высоких принципов и широких теорий. Более конкретные нюансы теорий зачастую менее разнообразны. Они проливают свет на то, что они были призваны пояснить, но не за их пределами.
Получится ли у экономистов начать с начала? Некоторые считают, что да. Они черпать вдохновение у забытых пророков, например, у Мински, который признавал, что "реальная" экономика неотделима от финансов. Сегодня экономисты, как правило, восприимчивы к содержанию, но упаковывают все это в доктринерскую форму. Они более влюблены в их методы, чем в их
Уважаемый Александр. Вопрос "вдогонку" предыдущему. В программе "Рынки" РБК пару недель назад, Вы сказали, что если индекс ММВБ закрывается выше 1365 по итогам июля, то вероятность его роста в последующие месяцы до уровня 1700 составляет 70%. Сейчас, с вашей точки зрения, вероятность этого события изменилась?
